Внучкин - Страница 6

К оглавлению

В прихожей толпятся распорядители работ или надсмотрщики за разными вещами и местами.

— Василий! — кричит Внучкин. В контору входит здоровый мужик.

— Чево изволите, Василий Сидорыч?

— Если про масло спросят, скажи: на неделе купили, да Прошка продал, я прогнал его. За это я тебе прибавлю.

— Покорно благодарим. А как же без масла-то?

— Ну, как-нибудь… Ну, еще што?

— Да дрова, Василий Сидорыч, разнесло, сажен десять. Ночью вон какая буря была. У парохода «Иван» колесо повредило.

— Ах вы, подлецы эдакие! Што же вы смотрели, окаянные?

— Да што сделаешь-то: ветер вон какой, — раскачало, ничего не сделали. Рабочих мало, да и дров-то сажен десять уплыло, не больше. Плоты — те целы остались.

Внучкин пишет на бумаге: в бурю сего числа унесло восемнадцать сажен дров, разнесло тридцать дерев, сорвало крышу на втором лабазе, сломало колесо на пароходе «Иван».

— Ну, а ты што? — спрашивает он молодого парня в оборванном зипуне.

— Да денег бы надо.

— Его! да ты, брат, уже вперед забрал. Смотри, — показывает он парню книжку.

— Нет, помнится, не забирал. За вами еще три рубля восемнадцать копеек.

— Да смотри!

— То-то што, не вижу грамоте-то.

— Ну уж, так и быть: на полтинник!.. Смотри, это вперед

— Воля ваша, только напрасно обижать изволишь.

— Поговори еще, свинья! Хошь — работай, не хошь — двадцать будет на твоем месте!

У конторы стоят двадцать человек рабочих, одни из них еще не получили денег, другие получили, третьи вперед забрали.

— Книжки! — кричит Внучкин рабочим. Те достают тетрадки с засаленными и заваленными в грязи листами.

— У меня нету, потерял, — сказал один.

— Как ты еще нос не потерял? — закричал Внучкин: товарищи рабочего захохотали. Через несколько времени, сделав расчет, Внучкин пошел во двор осматривать работы. Стоявшие у конторы заговорили:

— А што ж расчет?

— Некогда. Я позову. — Он ушел, рабочие тоже разошлись. Походив в лабазах, между тюками, около рабочих, сделав по одну распеканцию, он воротился домой и стал записывать:

Выдано сего числа: двадцати рабочим поденщины по 40 коп. 8 руб. 00 коп. тридцати рабочим вперед за июнь 28 " 37 1/7 коп. за свозку бревен с реки 2 " 13 коп. за поправку почки в конторе — " 50 "

— Што ж расчет? — кричат рабочие у конторы.

— Вот каторга-то! — ворчит Внучкин, потом кричит служителю: — Иван, встань у двери и никого не пускай

А потом начинает описанным выше порядком рассчитывать рабочих по одному.

После обеда он опять осмотрел работы и поколотил одного рабочего за то, что тот был не у дела. Поденщиков, таскавших кладь, он обещал рассчитать завтра. Вечером он, поохал к управляющему, которому сообщил о буре.

— Хорошо. Послушай, Василий Сидорыч, нельзя ли кому ту худую баржу спихать, понимаешь?

— Понимаю. Меня уже спрашивали.

— Ты можешь проценты получить.

В гавани стояла баржа. Она была еще новая, но управляющему нужны были деньги. По книгам конторы значилось, что баржа за Љ 12 очень ветха. Теперь управляющий решил продать ее, а вместо ее поставить другую. Внучкин это дело обделал: баржу променяли на худое судно, на слом, и управляющий был в барышах, да и Внучкин не в убытке.

Все считали Внучкина за ловкого парня и за дельца, он был принят у всех управляющих и конторщиков. Больше прежнего управляющие переманивали его к себе на службу, но он не шел. Он хотел быть управляющим и через три года получил назначение управлять пароходством Бурой компании в городе Остолопе, где еще до сих пор было очень мало пароходов, с жалованьем в три тысячи рублей в год.

Внучкин выписал в Остолоп жену и записался в купцы третьей гильдии.

В Остолопе Внучкин с жаром принялся за свое дело: арендовал место для пристани на выгодных условиях, накупил лесу, барок и всего, что требовалось, тоже на выгодных условиях, дешево состроил конторку на пристани, избушку для рабочих, также дешево нанял для себя и для служащих дом. За все это он получил от компании благодарность. Хозяева компании приехали в Остолоп и удивились, что работа кипит, — и Внучкин был хорошо обласкан ими; они задали шику аристократии своими балами и уехали в столицу наслаждаться жизнью.

А Внучкин стал важным человеком: ни одного праздника не проходило без того, чтобы у него не собирались тузы города и не играли у него в карты. Ни одного большого праздника не проходило без того, чтобы к нему знать не ездила с визитами и он к ним; и каждый должностной чиновник получал от него в пасху и на новый год подарки, состоящие в чае, деньгах и даже дровах. Внучкин был в славе, за Внучкиным ни один управляющий других компаний не мог угоняться: все удивлялись его мудрости; бедные горожане, и те хвалили его за то, что он подает на бедность, а раз даже весь город долго толковал о такой штуке.

Приходит к Внучкину пьяный человек и сует ему бумагу. Внучкин в известные часы всех принимал.

— Что, батюшко, скажете?

— Священник бумагу дал, — говорит тот. Внучкин прочитал.

— Ну что же: дочь умерла. Пьяница, бедный человек… Ты бы лучше в рабочие шел, дружок… Василий! — крикнул он своего конторщика из раскольников. — Назначь этого молодца рогожи обдирать со льду.

— Я чиновник-с.

— Ну, это вину не убавит. Василий, позови рабочих.

Как ни бился чиновник, а рабочие свели его на пристань и заставили отдирать рогожи, но чиновник скоро убежал с пристани.

Он был строг, за всем наблюдал в будни сам, требовал честности; но при всем этом был и ласков, шутил. От острот его хохотали аристократы.